(Начало в №№23-35).
Мать, как стояла возле, так и осталась там стоять, пока не ушли немцы. Шура, подскочив к матери, обняла ее, прижалась к ней.
— Видишь, дочка, хорошо, что мы его в яру спрятали, а так бы не пронесло. Возьми молока да супчика и пойди накорми Ваню.
Каждый день под вечер Шура проходила через двор, шла по саду, а потом, оглядевшись, раздвигала кусты терна и пробиралась к яру, спустившись в яму, она перевязывала солдата, кормила его. Рана быстро подживала, и через две недели он уже поднимался и ходил. Однажды, когда Шура принесла ему еду, он сказал:
— Мне пора уходить, хватит тут отлеживаться.
— Куда ж ты пойдешь, кругом немцы, а в соседнем хуторе румыны стоят.
— К своим пробиваться буду.
— Знаешь, Ваня, люди говорят, что в районе действует партизанский отряд. Партизаны недавно отбили гурт скота у немцев. Eсли будешь уходить, то иди по лесу, что растет по правому берегу Калитвы. Может, и встретишь партизан. А вернутся наши, тогда к ним пристанешь. Иди ночью, а днем в балках отсиживайся. Возьми покушать, а завтра я тебе принесу побольше харчей. На следующий день, как всегда, к вечеру Шура пришла к яме, но она была пустая. Ваня, забрав свое оружие, ночью ушел.
Афанасьевна, узнав об этом, сказала:
— Ну что ж, Господь его храни, пусть идет. Больше они ничего не знали о судьбе этого солдата. Осенью 1942 года в районе Сталинграда шли страшные бои. А в конце декабря 1942-го, в начале 1943-го фронт снова докатился до хутора. Теперь уже немцы — издерганные, грязные, голодные и обмороженные, не хозяевали. Eхали на танках, вырубая вишневые деревья и объедая ягоды прямо с них, быстро бежали туда, откуда и пришли, откуда и война началась — на запад. Просчитался Гитлер и его окружение, считая, что по России они пройдут легкой прогулкой и поставят российский народ на колени за три месяца. Столкнулись немцы с великим мужеством и самопожертвованием во имя Родины, с новой неведомой им моралью и жизненными принципами. И немало дивились они, разглагольствуя о загадочной русской душе. В конце 1942 года наметился перелом в войне. Хутор во время оккупации как бы затаился, но каждый человек ждал, когда же придут наши и освободят их. И каждый хуторянин как мог и чем мог мостил эту дорогу освобождения, которая вела к великой победе. Седьмого января 1943 года люди проснулись в хуторе от тяжелых взрывов, от которых звенели стекла в хатах, дрожали стены, гудела и содрогалась земля. Шарпиловцы, выскочив на улицу, увидели, как из-за речки в сторону второго отделения, где скопились немцы, в предрассветном небе летели яркие молнии, слышался с перерывами какой-то страшный шелест и гул. А там, куда долетали эти молнии, гудел огненный вал, пожирая все живое и мертвое на своем пути. Люди, как зачарованные, смотрели на небо.
— Что это такое, Шура? — спросила Афанасьевна.
— Не знаю.
— А я знаю, — авторитетно сказал Леонид, — это у наших есть такие пушки, называются «Катюши». Немцы боятся «Катюш», как огня.
— Так он и есть огонь, посмотрите в сторону отделения, — показала рукой мать.
В это время они увидели, как на бугру, возле церкви, разворачивается бой. Немцы, в грязно-зеленых шинелях, отстреливаясь, бежали в сторону отделения, а их преследовали в белых маскхалатах наши передовые части. В это время снаряд с воем пролетел над головами и разорвался где-то за садом. Слышался треск автоматных очередей, хлопали винтовочные выстрелы, гулко бухали пушки.
— А ну-ка, — дети, быстрее в погреб, -скомандовала мать.
На улице, недалеко, заголосила женщина.
— Кого-то из местных убило,- мелькнуло в голове у Шуры.
Они, забравшись в подвал, слушали канонаду боя, которая постепенно стихала. По улице хутора шли наши солдаты. Люди выбегали со дворов, обнимали их, своих освободителей. Во двор заскочил Леонид.
— Кто это там плакал на улице? — спросила мать.
— У тетки Марии Сашку убило. Выскочил посмотреть, а его и достала пуля. Она над ним голосит.
Афанасьевна с Шурой пошли на улицу. На следующее утро все люди собрались возле правления. Перед ними вышел, тяжело опираясь на палочку, Петр Иванович.
— Бабы, надо убитых похоронить. Там, на бугру, много побитых лежит и немцев, и наших. Нехорошо это все оставить, не по-людски.
Когда Шура с матерью и Леонидом пришли на место боя, то страшная картина открылась им. Возле церкви еще горел, чадно дымя, подбитый немецкий танк, с башни которого свисал убитый немец. Всюду в кругах замерзшей крови лежали убитые, в морозном воздухе уже носился з
апах мертвечины. Разгребая снег валенками, брат с сестрой подошли к одному красноармейцу. Он лежал вниз лицом, зарывшись в снег и широко раскинув руки, как будто хотел обнять свою родную землю. Они перевернули его, на них глянуло мертвое молодое лицо парнишки лет 19, припорошенное снегом.
— Совсем еще мальчик, — горестно прошептала Шура. В это время к ним подошла тетка Варвара.
— Шура, решили немцев похоронить на краю поля возле балки. А наших — в хуторе. Сходи, Леонид, за санками, чтобы мертвых свозить. А ты, Шура, пошли яму копать.
Возле балки, на краю поля бабы наносили сухих веток, сухостоя, разожгли костер. Когда оттаял верхний слой земли, начали рыть яму. Свозили убитых немцев со всего поля к этой яме и складывали их туда. Когда зарыли яму, то дед Матвей забил большой кол на месте могилы. А в это время старики и подростки вместе с
Петром Ивановичем рыли могилу возле совета в центре хутора. После обеда мороз усилился, начала мести поземка, срывался снег.
Плакали женщины, подбирая убитых наших солдат, плакало низкое, нахмуренное небо. На саночках, увязая по пояс в снег, свозили бабы убитых на площадь к могиле. К вечеру похоронили и своих. На братской могиле деды поставили пирамидку с вырезанной из жести звездой. Хуторяне, пережив испытание фашистской неволей, как бы все помолодели. Никто теперь не мог над ними издеваться, их убить, ограбить свободно, не боясь, они могли идти по своей родной земле, куда захотят. Русский народ обладает огромной жизнеспособностью и, пережив это страшное время, люди думали, что все остальные испытания и тягости войны — это ничто по сравнению с оккупацией, с неволей. Но новая беда властно схватывала людей в свои страшные объятия. Эта беда называлась голод. Все припасы, которые люди смогли сделать на оккупированной территории летом и осенью 1942 года, были разграблены проходившими неприятельскими войсками. Особенно свирепствовали румыны, проезжая через хутор на своих больших каруцах.
Они, не стесняясь, лезли в сундуки, подвалы, хватали и резали всякую живность, попавшуюся им на глаза, забирали все, что могли унести с собой. И зимой люди начали пухнуть с голода. Афанасьевна с Шурой смогли все-таки сберечь корову, основную свою кормилицу, и ждали, когда она отелится. У Афанасьевны в сарае, кроме коровы, жил еще горластый хитрый петух, который сразу замолкал и убегал в кусты, если приходили чужие люди, и курочка, тоже чудом уцелевшая. Мать их берегла пуще своих глаз и лелеяла мысль, что курочка сядет на яйца и у них будут опять цыплята. Мать умудрялась как то выкручиваться, подкармливать детей. Сама же она похудела так, что на нее страшно было смотреть. Часто от слабости у нее кружилась голова, перед глазами мелькали черные точки. Спустившись в погреб, она посмотрела на небольшую кучку картошки.
— Не дотянем до весны. Придется идти на Украину.
(Продолжение следует).
***фото:
