Женщина уверена, что полиция Волгограда вскрыла могилу и забрала ее малыша. Силовики утверждают обратное
В Волгограде мать двоих детей ищет виновных в незаконной эксгумации ее третьего, так и нерожденного ребенка. По ее словам, полицейские вскрыли могилу, в которой захоронены прабабушка вместе со своей дочерью, а также мальчик, погибший в результате прерванной беременности. Корреспонденты V1.RU рассказывают о семейной трагедии, о которой стало известно после обнаружения на Краснооктябрьском кладбище свежей могилы с десятью гвоздиками и детской игрушкой.
Напомним, 17 марта пресс-служба региональной полиции сообщила что в ходе обхода территории Краснооктябрьского кладбища по улице Менделеева на участке № 4 была обнаружена могила с визуально свежим захоронением. Обращений в администрацию кладбища о захоронении на данном участке не поступало. Собственника места захоронения нет. Проводится проверка.
На свежем холмике земли лежали десять гвоздик и детская игрушка. Полиция сообщала, что работает на месте происшествия и выясняет точные обстоятельства появления захоронения.
«Это был желанный ребенок»
У Анны Ивановой (имя изменено по ее просьбе. — Прим. ред.), для счастливой жизни было всё. Любящий муж, с которым она живет с 18 лет и которому она родила двоих мальчишек. Одному из них сейчас четыре года, второму пять. Девушка всё свое время отдает семье — ухаживает за детьми, водит их на кружки, следит за домом. В прошлом году супруги решили завести третьего ребенка.
— 22 октября я узнала, что беременна, — вспоминает Анна Иванова. — Это была не новость, не удар — беременность была запланирована. Перед ней мы проходили всех врачей, полностью проверили свое здоровье. Это был желанный ребенок. Я встала на учет в женскую консультацию, вовремя сдавала все анализы, в общем, посещала всех врачей, чтобы всё сделать правильно. Беременность протекала идеально, все показатели были в норме. 15 февраля я пошла на плановый скрининг во второй перинатальный центр в Советском районе. Срок уже был 20 недель и 3 дня. На процедуре у ребенка выявили множественные пороки развития головного мозга, в том числе кисту. Мне было порекомендовано прервать беременность. Я была в шоке. Супруг тоже.
Чтобы удостовериться в точности диагноза, девушка пошла к другим врачам. Все говорили одно и то же: «У ребенка патология, несовместимая с жизнью». Точку поставил консилиум врачей перинатального центра — последняя инстанция, куда обратилась Анна Иванова. Специалисты дали заключение — прогноз на жизнь ребенка неблагоприятный, беременность необходимо прервать
— Сначала я не знала, что делать, — говорит девушка. — Было желание и доносить, и родить. Я адекватный человек и я понимаю, что у меня есть еще двое детей, которым нужна мама. Если бы родился больной ребенок, за которым был бы нужен уход 24/7, я бы не смогла давать должного внимания другим детям. Ребенка, которого я носила в утробе в третий раз, я его не считаю плодом, биологическим материалом или отходом. Это мой сын. Нерожденный. Если кто-то спросит, сколько у меня детей, я скажу — три. Двое живых, один мертворожденный. Мы с супругом приняли тяжелое решение — прервать беременность. Срок уже был большой, ребенок пихался внутри меня, я его чувствовала. Это было невыносимое чувство — понимать, что вот сейчас он живой, а тебе его придется убить. Не своими руками, конечно, а руками врачей.
Жизнь превратилась в настоящий кошмар. Анна перестала полноценно питаться, общаться с людьми. Ее сон длился около четырех часов в сутки. Обострились хронические болезни. После очередной панической атаки она не выдержала и обратилась к психологам.
— После того как я приняла решение прервать беременность, врачи стали относиться ко мне совершенно иначе. Когда ты беременна, тебе говорят: «Зайчик ты мой, солнышко мое, пушиночка ты моя». А когда ты решаешь прервать беременность, ты — отброс, ты — мусорное ведро, ты не можешь выносить ребенка. На вопросы, когда будет операция, меня кормили завтраками, говорили: «Ничего, потерпишь». Я напомнила врачам, на каком я сроке и чем это чревато. Да и в целом вы представляете это состояние? Невозможно жить с мыслью, что ты скоро убьешь своего ребенка. И ты не знаешь, когда это произойдет. Я сказала: «Вы что творите? У меня уже 21-я неделя!» И тогда меня за сутки подготовили к операции и всё сделали очень быстро.
«Это не биологический отход, а мой ребенок»
18 февраля Анне позвонили из женской консультации и сказали, что ее готовы направить в 25-ю больницу на операцию. Получив направление, девушка поехала в медучреждение одна. Муж волгоградки был в командировке. Мама оставалась с детьми. Операцию назначили на 19 февраля, но из-за нескольких экстренных пациенток отложили на следующий день. Утром 20 февраля Анну увезли в операционную.
— Я заранее попросила анестезиолога, чтобы он меня не усыплял полностью. Я хотела увидеть своего ребенка, — вспоминает девушка. — Я просто изначально думала, что после операции у меня его заберут, и я никогда больше его не увижу. Пусть он маленький, недоношенный, пусть они его считают биоматериалом — это мой ребенок. Анестезиолог мою просьбу выполнил, но в ходе операции мне стало плохо, и я отключилась. Проснулась я только в палате. Я этого не помню, но мне рассказали, что пока я отходила от наркоза, я час держала анестезиолога за руку и просила показать ребенка. Он мне говорил, что во время операции мне три раза его показывали, что я просила дать мне его поцеловать и целовала. Я кричала: «Покажите мне его, дайте обнять, дайте поцеловать, дайте проститься». Чтобы я не мешала врачам вот в этом состоянии, анестезиолог меня отключил.
Родные Анны Ивановой переживали, что она тронется умом. Она могла встать посреди улицы, закричать и заплакать.
— После операции, лежа в больнице, я чувствовала такую боль, что не могла встать. Я понимала, что счастья материнства у меня не будет. Я не покатаю ребенка в коляске, не покормлю его грудью, не увижу первые шаги, первые улыбки, он не назовет меня мамой.
«Дети знали, что у них появится братик. Трогали животик, говорили: «Там Максим», выбрали ему соску и коляску. Вот как теперь им сказать?»
Анна Иванова
25 февраля в течение всего дня Анна чувствовала себя очень плохо, ночью почти не спала. Как вспоминает девушка, у нее горело все тело. Она никогда не испытывала подобного. Позже убитая горем мать узнала, что в тот день проводили вскрытие тела ее ребенка.
— Я написала ребенку прощальное письмо, — вспоминает Анна со слезами на глазах. — Это очень длинный текст, в котором я говорю, как сильно его люблю, прошу прощения, говорю, что он навсегда останется моим ребенком. После выписки я пошла к своей маме. Я у нее какое-то время жила, потому что супруг был в командировке. Меня не отпускали одну к себе в квартиру, боясь оставлять без присмотра.
Выписавшись из больницы, первым делом Анна позвонила в патологоанатомическое отделение. Там сказали, что результаты вскрытия будут готовы лишь к концу марта. Спросили, будет ли она забирать тело. Анна ответила, не размышляя ни секунды: «Конечно, буду!»
— Если бы я прервала беременность по медицинским показаниям на 22-й неделе, мне бы выдали свидетельство о рождении и о смерти. Я могла бы претендовать на социальные выплаты, положенные на третьего ребенка. По закону плод становится «человеком» именно на этом сроке. До этого он «биологический материал». Но в том состоянии деньги вообще меня не интересовали, я даже не думала о них. Я узнала, что мне отдадут моего ребенка! А раз отдадут тело, значит, мы с мужем сможем его захоронить по-человечески. Если бы я его не забрала, он пошел бы в утиль, в компостную яму или куда-то еще, я не знаю. Они его называют: «Биологический отход класса Б». А сейчас я узнала, что смогу похоронить ребенка, и у меня будет место, куда прийти, поплакать, принести игрушки, цветы, а захочу — остаться ночевать на этой могиле.
«Справка № 4»
— Я спросила: «Что нужно, чтобы забрать ребенка?» Мне сказали: «Только паспорт». И добавили: «Ну, некоторые приносят коробку, например из-под обуви». Грубо говоря, мне предложили прийти с коробкой из-под обуви. Нам сказали, что вместе с телом нам выдадут какую-то справку № 4. В интернете написано было, что это справка о составе семьи. В итоге так и не поняли, что это такое. Просто успокоились, что будет вообще хоть какой-то документ.
С этого момента члены семьи начали объезжать все кладбища и ритуальные службы с четким пониманием того, что у них будет будут протокол вскрытия, справка и тело.
— На Северном рынке чисто случайно мы увидели вывеску «Ритуальные услуги». Там работал какой-то Сергей. Он сказал: «Я на детских смертях денег не делаю, поэтому помогу вам бесплатно. Но о самих похоронах вам нужно договариваться с «Памятью». В этом тоже помогу». Он бесплатно предложил нам гроб, венки, кресты, одежду для малыша. В этот же день мы поехали в администрацию Краснооктябрьского кладбища. Мы рассказали им всю нашу историю. На это нам ответили: «Все вопросы через «Память». Мы давно тут не главные. Кладбище уже давно последнее звено». Швырнули нам бумажку, на которой были написаны телефон «Памяти» и адрес. Насмотревшись в интернете информации про эту компанию, никогда в жизни не сталкиваясь с ней, мы, честно говоря, присели. Мы понимали, в какую сумму нам обойдутся похороны, и начали искать возможности, пути, как похоронить малыша.
Еще на Северном рынке тот самый Сергей позвонил некому мужчине, который якобы работает в ООО СП «Память», и отправил семью туда. В офисе компании людей встретил некий Александр, с которым они проследовали в кабинет.
— Мы ему рассказали всю нашу историю, сообщили, что хотим покупать шкатулку, потому что гроб, который нам бесплатно предложили, он метровый просто, а ребенок совсем маленький, что хотим подхоронить его к бабушке, которая покоится на Краснооктябрьском кладбище, — говорит Анна Иванова. — Он сказал, что нужно доказать родственную связь. Мы доказали. Александр даже предложил нам место на Старозареченском кладбище. Я согласилась, конечно. В результате нам «Память» насчитала полный набор услуг (с подготовкой, перевозкой, захоронением самим, в общем, от и до) знаете, на сколько? Пять тысяч рублей. С отдельным местом. Я не поверила сначала, что за такие деньги у моего ребенка будет отдельная могила и спокойно смогу туда приходить.
Александр спросил, есть ли свидетельство о смерти, на что члены семьи рассказали про «справку № 4». Мужчина сообщил, что по этой справке можно хоронить, после чего Ивановы, наконец, успокоились. Они поняли, что смогут похоронить своего, пусть и нерожденного, но всё же ребенка.
«Я смогу это увидеть? Я буду потом спокойно спать?»
— С этого момента мы начали готовиться к похоронам, продумывать всё. Я заказала шкатулку для ребенка, начала искать оградки, думать о том, какие будут пеленочки и так далее. Пошли к батюшке, спросили, можно ли отпеть ребенка. Он сказал, что ребенок некрещеный, поэтому нельзя. Церковь так не делает.
Настоящим ударом для семьи стала новость из патанатомии. В понедельник, 15 марта, медики позвонили Анне и сказали, что никаких документов к телу им не дадут. Осознав, что у них нет ни свидетельства о смерти, ни той самой «справки № 4», Ивановы поняли, что не смогут официально похоронить ребенка. В интернете они прочитали, что, если у них есть свой участок на кладбище, они имеют право провести погребение самостоятельно. Упокоить тело нерожденного ребенка решили на Краснооктябрьском кладбище, где похоронена прабабушка Анны со своей трехмесячной дочерью.
— 16 марта мы поехали на кладбище, чтобы привести в порядок прабабушкину могилу, предварительно купив «серебрянку» для оградки, кисточки и щетку. На кладбище мы зашли в административное здание, попросили инструменты — лопату, грабли и тяпку. Нам всё дали. Супруг мой всё это дело вытащил, и подъехали к могиле. Нас все видели, ни от кого мы не скрывались. Начали убирать могилу. Муж полол, собирал мусор, я чистила щеткой оградку и красила ее. Нас от входа в администрацию кладбища было прекрасно видно.
На следующий день, 17 марта, Ивановы поехали в патологоанатомическое отделение за ребенком. Там их попросили написать заявление и дать что-то для транспортировки тела.
— В патанатомии нам дали какое-то заявление заполнить и сказали: «Давайте, что привезли с собой». Мы подготовили для ребенка шкатулку. Моя мама сшила матрасик, подушку, одеяло и пеленку. На коробке был мишка нарисован, как бы со швами от ниток. Так же, как мой ребенок, тело которого вскрывали. Всё это я отдала женщине в патанатомии и попросила ее завернуть ребенка в пеленку, положить на подушку и укрыть одеялом. Она ушла, всё сделала и вернулась. Сказала, что бирку положила в коробочку.
«На кладбище я открыла шкатулку и, не глядя, показала маме, спросив: «Посмотри, пожалуйста, я смогу это видеть? Я смогу с этим жить и спать ночами?»»
Анна Иванова
— Когда мы начали хоронить, крик стоял на кладбище невозможный, — вспоминает мама Анны. — Дочь орала истошно. Другие люди, которые тоже там были, оборачивались на нас. А еще снег идет, дождь, я уже дочери говорю: «Доча, успокойся, давай сделаем, что решили». Она мне говорит: «Мама, это же всё неофициально, поехали отсюда, вон люди смотрят». Я говорю: «Доча, не переживай, мы ничего противозаконного не делаем». Мы спокойно опустили шкатулку на ленточках, закопали. Нам земли не хватило присыпать, лопата сломалась, мы руками засыпали эту яму. Я говорю дочке: «Давай в воскресенье уже приедем, когда погода хорошая будет, всё подсохнет, поставим кресты и приведем всё в порядок окончательно».
Положив десять гвоздик на могилу, Ивановы поехали домой, отложив дела на кладбище до благоприятных погодных условий, и в девять часов вечера легли спать.
— Я впервые за месяц мучений выспалась, — рассказывает Анна. — Мне не снились кошмары, не было панических атак. Я знала, что всё хорошо, и наконец-то успокоилась, что мой ребенок не лежит в банке с формалином, не в компостной яме, а лежит у своей прабабушки.
Спокойствие длилось недолго
Утром Ивановы проснулись, и начался обычный день. Казалось, что все проблемы позади. Муж Анны отвез детей в садик, помыл автомобиль на мойке и вернулся домой. В обед кто-то позвонил в дверь. В глазок девушка увидела несколько людей с удостоверениями правоохранительных органов, которые попросили главу семейства выйти на площадку подъезда. Анну попросили подождать в квартире и не участвовать в разговоре.
— В подъезде стояли двое мужиков в штатском и девушка в форме, — рассказал супруг Анны Ивановой. — Они говорят: «Сейчас у нас расследуется дело о мародерстве на Краснооктябрьском кладбище. Там валяются памятники. Вы были там?» Я говорю: «Ну да, приходили с женой, убирались, наводили порядок». Показали мне карту кладбища и сказали показать, где это было. Я показал. Они показали фотографию могилы и спросили: «А почему вы игрушку повесили?» Я рассказал, что там малышка с прабабушкой захоронена. Следователь всё это записала, составила протокол. Я его прочитал, подписал. Потом она ушла. Я тяну мужикам руку, чтобы пожать и попрощаться. А они меня от двери отвели и говорят: «Подожди. Давай без протокола. А что за коробка там? Ты же с какой-то коробкой шел по кладбищу». Меня это озадачило. Откуда они про коробку узнали? Во-первых, ее несла жена. Она была в расстегнутом пуховике, он закрывал коробку. Во-вторых, мы там были втроем с мамой. А они мне говорят: «Тебя видели с коробкой. Мы думаем, что ты либо «закладку» туда заложил, груз большой, либо там труп расчлененный ты закопал». Тут я им всё рассказал, в общем. Про ребенка, про жену. Они сказали: «Жену не расстраивай, не рассказывай ей ничего, скажи, что мы приходили по поводу мародерства на кладбище. Пусть не переживает, вашу могилу никто без вас вскрывать не будет. Если найдешь какие-то документы, подтверждающие, что ребенок ваш и всё такое — приноси».
После этого мужчины пожали руки и разошлись. Супруг Анны — домой, а сотрудники правоохранительных органов — на улицу. Однако спустя непродолжительное время стражи порядка вновь постучались в квартиру семейства.
— Они дернули зятя на улицу и написали второй протокол с его слов, — вспоминает мама Анны Ивановой. — Про больницу, про патанатомию, про похороны. Он скинул им фотографии коробочки, бирки, всего вообще, документы. Потом они уехали. Получается, только в 14 часов полиция от нас получила информацию, что вообще была коробка. А за несколько часов до этого появились новости, что обнаружено тело недоношенного ребенка на заброшенной могиле. Какой недоношенный ребенок? Какая заброшенная могила? Там цветы, крашеная лавка, игрушка! В каком месте она заброшена?
Вернувшись домой, глава семейства всё рассказал супруге. Ивановы поняли, что кто-то вскрывал могилу. Другого объяснения ошарашенные родители не нашли.
— Я готова была всех поубивать, — рассказала убитая горем мать. — Мы сразу рванули на кладбище. Выйдя из машины, мы бегом кинулись к могиле, и уже издалека я видела вырванную оградку. Подойдя к участку, мы увидели, что могила была вскопана. На оградке облупилась краска, она была смещена. Когда мы закапывали, нам земли не хватило — а там уже присыпано было доверху, огромный холм. Тогда я поняла, что моего ребенка выкапывали. Эксгумация была проведена без моего согласия.
Мама Анны призналась, что ей теперь очень стыдно перед сотрудниками кладбища. Осознав, что могила была вскрыта, она накинулась на них.
— У меня муж кинулся за мамой. Я кричу ему: «Только никого не бей! Я тебя прошу!» Вы посмотрите на него — в нем 130 килограммов, два метра роста, он если ударит, может убить. В администрацию кладбища я ворвалась со словами: «Мы вас всех попересажаем за незаконную эксгумацию, за незаконное проникновение в могилу. Она наша, не бесхозная. Нас полиция нашла быстро, почему нас нельзя было сначала вызвать и опросить?» Они говорят: «Разбирайтесь с полицией». В этот момент муж поехал на такси за детьми в садик, потому что мы на маминой машине на кладбище приехали. Мы вызвали полицию, я написала заявление, описала в нем всю историю с самого начала.
«День ада. День шока»
Ивановы тут же написали жалобы в районную и областную прокуратуру, а также обратились в Управление собственной безопасности ГУ МВД России по Волгоградской области. Анна ищет всех, у кого есть фото, видео проведения эксгумации, а также тех, кто стал свидетелем вскрытия могилы, даже на анонимных условиях.
— Вот как мне теперь убедиться, что мой ребенок всё еще в могиле? А вдруг его кто-то забрал? Где он? — рассказала убитая горем мать. — Кто мне докажет, что его после эксгумации обратно вернули, а не выкинули в помойку? Безбожники. Троих людей, похороненных там, потревожили, раскопали. За что мне это?
С того дня Анна Иванова снова не спит. А в редкие моменты, когда удается подремать, ей снится ее ребенок. Врачи прописали ей дополнительные препараты для решения проблем с отдыхом и общим самочувствием, а также облегчения боли в спине — у девушки вновь обострились хронические заболевания.
— У полиции всё есть — камеры, номера наших машин, — утверждает Анна Иванова. — Почему не приехали сначала и не узнали всё? Мы не скрывались, мы всё готовы были рассказать. Мы не нарушили закон, мы ребенка своего захоронили. Ну если у нас нет документов, нам не выдало их государство, что же теперь, не хоронить его? Меня оболгали, осквернили могилу моего ребенка. Я буду добиваться правды, я посажу всех, кто выкопал его незаконно.
Ситуацию, с которой столкнулась Анна, прокомментировали в комитете здравоохранения Волгоградской области.
— «Медицинское свидетельство о перинатальной смерти» не должно оформляться, так как ребенок не отвечает критериям ни мертворожденного, ни живорожденного, — ответили в облздраве. — Соответственно, попадает в категорию «плод» — в этом случае не оформляется ни свидетельство о рождении, ни свидетельство о смерти, они не подлежат регистрации в органах ЗАГС. Согласно приказу МЗ РФ от 06.06.2013 № 354Н «О порядке проведения патолого-анатомических вскрытий», специалистами патологоанатомического бюро по результатам исследований оформлен протокол. Его копия может быть предоставлена родственникам на основании письменного заявления, однако с таким заявлением родственники не обращались. Оформление каких-либо иных документов нормативными актами не предусмотрено и патологоанатомическим бюро не осуществляется.
В Следственном комитете сообщили о непричастности к событиям.
— Этим делом занимается полиция, поэтому за комментарием советуем обратиться в пресс-службу ГУ МВД России по Волгоградской области, — сообщили в пресс-службе СУ СК РФ по Волгоградской области.
Заместитель начальника ОИ и ОС ГУ МВД России по Волгоградской области Антон Корнаухов от предоставления комментария на устный запрос СМИ категорически отказался, заявив, что ему необходим только официальный запрос в письменной форме. Редакционный запрос направлен в пресс-службу ГУ МВД.
А в паспорте у Анны до сих пор лежит снимок УЗИ — единственное изображение ее нерожденного ребенка и всё, что осталось от малыша.
По материалам v1.ru
