Люди, познавшие ужас войны, неохотно говорят о том тяжелом времени. Память человеческая так устроена, что вытесняет пережитый страх, чтобы он не лишал сил, отравляя существование горечью воспоминаний. Вот и наш разговор с Жанной Михайловной Демирчан сложился больше из ее рассказа о тех проблесках хорошего, что умудрялись они, дети войны, находить, изобрести в повседневности обделенных нормальной жизни людей.
— Сказать, что было трудно, — это ничего не сказать, — говорит Жанна Михайловна, — Но, несмотря на это, я вспоминаю свое детство с теплыми чувствами. Ведь были дружба, игры, человеческая поддержка. Детвора чуть ли не со всего центра поселка постоянно собиралась на лимане (там, где теперь стадион), и всегда нам было весело. Играли в уже позабытые «красочки», «ремень», «догонялки». В эти минуты забывались и голод, и сиротство. В теплое время года бродили по окрестностям в поисках пропитания. Eли бузину, цветы акации и семена караича, глёд, корни диких трав, разоряли птичьи гнезда в поисках яиц. Дома пекли черные и чуть сладковатые лепешечки из перетертых в муку желудей. Их мы называли пряниками, мечтая о настоящих из белой муки в сахарной глазури. Очень хотелось поесть досыта, но если бы любого из нас поставили перед выбором: вкусный сытный стол или живые родные люди рядом, то каждый бы выбрал последнее.
Нет и не может быть ничего ценнее для ребенка, чем его родители. Мой папа погиб в первый год войны, в боях, где-то под городом Белая Церковь Киевской области, и я его совсем не помню. Лишь старая фотокарточка за стеклом хранит для меня его образ. Он был кадровым офицером, и в 1941 году, двигаясь вместе со своей частью к фронту, ненадолго останавливался в Тарасовском, где встретил мою маму и здесь же женился. Тоску по отцу я пронесла всю жизнь. Сколько ни искала после войны сведения о нем, так и не удалось точно установить ни место его гибели, ни захоронения.
По сути, я росла сиротой. Ведь мама, будучи руководителем местной типографии, вынуждена была прятаться от гитлеровских оккупантов, оставив меня на попечение деда с бабушкой. Немцам требовалось оборудование для распространения своих агитационных материалов, пропаганды на территории района, но работники типографии унесли с собой шрифты и важные узлы печатных машин и скрывались сами. Народ сопротивлялся врагу как мог, стиснув зубы, сквозь слезы и боль веря в победу.
С дедом и бабушкой мы жили в домике у железной дороги. Там, где сейчас здание отдела полиции. Дедушка работал истопником на станции и, чтобы спасти нас от голодной смерти, собирал выпавший при разгрузке вагонов уголь, обменивая его потом на продукты. Бабушка хлопотала по дому и старалась сохранить уют, всеми силами поддержать жизнь у родного очага. Несмотря на такое тяжелое время, даже нашла в себе силы сшить мне из тряпок куклу. Ведь бабушка понимала, что война войной, а детство, какое бы оно ни было, должно оставаться детством. Наверное, поэтому по сию пору я трепетно отношусь к мягким игрушкам. Они у меня теперь в каждом углу дома.
Закаленные лишениями и трудностями военного лихолетья, мы не думали о каком-то унынии, не было в нас апатии, присущей нынешней молодежи. Ни в коем случае не хочу сказать, что рада такому страшному опыту, а лишь пытаюсь донести до читателей газеты мысль о необходимости верить в хорошее, радоваться возможностям и воплощать их в реальность. После Победы нам хотелось строить и созидать мирную счастливую жизнь. Стремились участвовать в любой инициативе, способной принести благо обществу, стране. Я была активисткой в школе, комсомолкой, состояла в Коммунистической партии. Во время работы в Тарасовской ЦРБ, которой отдала полвека, участвовала и в художественной самодеятельности, и в общественно-полезной деятельности. Но вот на 9 Мая всегда остаюсь дома. Боль потерь не отпускает, всегда плачу в этот день. Будь проклята война, отобравшая у меня детство, отца и мать, родственников. Да здравствует жизнь!
***
фото: Ж.М. Демирчан хранит фотографию с изображением своих родителей, как ниточку памяти
